Евгений Игнатьевич СИГАРЁВ (1928-2010 гг.)
ЕВГЕНИЙ СИГАРЁВ
(01.06.1928 – 03.05.2010)
Поэт, член Союза Писателей России, секретарь Союза Писателей России, Заслуженный работник культуры.
Мальчишкой бежал на фронт. Вернули. В 1946 году окончил Ташкентское суворовское училище. Затем учился в Высшем военно-морском пограничном училище в г. Ленинграде, позднее – на Высших офицерских курсах.
За время офицерской службы командовал пограничными кораблями на Балтике, на Севере, на Тихом океане. Награждён правительственными орденами и медалями. В 1970 г. ушёл в запас с должности командира пограничного сторожевого корабля "Воровский".
Вся жизнь Евгения Сигарёва неотрывно связана с поэзией. Он занимал ответственные посты в Союзе писателей России, был руководителем нескольких литературных организаций. Евгений Сигарёв много писал о Севере, о мужестве, о любви, о современности. Его стихи опубликованы во многих журналах и сборниках, издано 12 персональных книг (одна посмертно). Имеет литературные награды.
В 1997 году Евгений Сигарёв, переехав в Тверь, сразу включился в литературную жизнь нашего региона. Он стал Учредителем и руководителем Молодёжного Литературного Объединения "Рассветная звонница" и Молодёжной литературной премии "Родник".
(Более подробную информацию о Сигарёве Е.И. вы найдёте на нашем сайте в разделе "Статьи")
СТИХИ
Без напутственных слов
Отсмёются до слёз
И отпляшут друзья до упада,
Голоса их уйдут
Невозвратной дорогою звёзд.
На планету мою
Опадёт перезвон листопада,
Облетит календарь
И забвенье заступит на пост.
Без напутственных слов,
без досмотра вещей на вокзале
Мне единственный раз
на посадку пройти повезёт.
И не станет врагов,
что меня от успехов спасали,
И не станет друзей,
от которых никто не спасёт.
И тогда улыбнусь я Земле,
где посмел засидеться,
Где любил я людей,
безответно себя раздарив.
Поскучнеет родня,
посмотрев на размеры наследства.
Время книги стихов
по этапу отправит в архив.
Станут песни мои
исполнятся всё реже и глуше.
Я молчанье прощу,
только с песнями я не прощусь,
Потому что без них
Пропадут опустевшие души,
Потому что под них
и смеялась и плакала Русь.
Всем друзьям посошок
поднесут, как ведётся на свете,
И меня позовёт
невозвратный ночной окоём.
Через тысячу лет
мы сойдёмся на этой планете
И поклонимся ей,
и свои одиссеи споём.
У старого моста
Грустит в тиши горсада ожиданье.
И снова нас к мосту, слышны едва,
Приводят, как на первое свиданье,
Не тронутые временем слова.
Вдвоём бредут за нами наши тени
И охраняют, преданно скользя,
Мужское покорённое смущенье
И женские покорные глаза.
На набережной сада городского
Застанет нас над Волгою рассвет.
И нам опять из века золотого
Посмотрит Пушкин бронзовый вослед.
Свидание
В руках цветы и голова опущена.
Легка необъяснимо и мила,
Ты замерла у бронзового Пушкина,
Ты на свиданье с гением пришла.
А он застыл, как молнией ударенный,
Он полон изумления внутри:
Ты так похожа на Татьяну Ларину,
Волшебница из города Твери!
Ему с подножья, устланного розами,
Сойти к тебе и шляпу снять нельзя.
И смотрят на тебя совсем не бронзово
Живые восхищённые глаза.
Душа поэта веком не состарена,
И ты всё та же, что ни говори.
Ты так похожа на Татьяну Ларину,
Волшебница из города Твери!
И хоть он славой с вечностью повязан
И ты Поэту принесла цветы,
Не ты ему,
А он тебе обязан,
Богиня, «гений чистой красоты».
Тобой очарованье не раздарено,
Возьми и вдохновенье сотвори.
Ты так похожа на Татьяну Ларину,
Волшебница из города Твери!
Мраморный зал
Старинный романс и цветы на рояле,
От музыки в горле комок.
А в Мраморном зале всё вальсы играли,
И вальс нам, как случай, помог.
Смешное знакомство, смешное пари:
– Давайте кружится вдвоём до зари?
Тот вальс уносил нас из зала далёко
В торжественность белых ночей.
Вдоль пушкинских окон, под окнами Блока
Бродил он, и наш, и ничей.
Сгорали сердца, загасив фонари.
Кружились мы вместе до самой зари.
Друзей раскидало по дальним вокзалам,
К повторам душа не лежит.
Но вальс, наколдованный Мраморным залом,
Всё также кружит и кружит.
Давай доконаем смешное пари,
Давай докружим до последней зари!
Старомодный романс
Оглянусь и в средине столетья, лихого не в меру,
Я увижу перрон, где стоит, поправляя берет,
И не знает певунья, студентка, жена офицера,
Что тревожней судьбы и сиятельней титула нет.
Оглянусь на тебя, и пока ещё нас не коснулись
Ни случайных размолвок, ни радостных встреч рубежи,
Ты прижмись ко мне ласково, ваше сиятельство Юность,
И головку доверчиво мне на плечо положи.
Оглянусь и увижу: неправда у нас не пригрелась.
А когда надвигался соблазна обманчивый лёд,
Ты без слов улыбалась мне, ваше высочество Зрелость,
Говорила глазами: «Очнёшься, и это пройдёт».
И пускай нам твердят, что теперь устарела манерность,
Что теперь в благородство и рыцарство верят с трудом,
Ты возьми меня под руку, ваше величество Верность,
Обопрись на меня, старомодного.
Так и пойдём.
Песни войны
Ловлю себя на этом не впервые:
Затерянные в модных голосах,
Едва услышу песни фронтовые –
И почему-то слёзы на глазах.
Едва ударит медь в победных маршах,
И словно я виновен без вины
За каждого из без вести пропавших,
За всех не возвратившихся с войны.
Те песни так нам дороги не тем ли,
Что в бой вели, гвардейцев окрыля?
Их, молодых, прикрывших нашу землю,
Собой укрыла русская земля.
Распаханы прифронтовые дали,
Но сыновья седые тех солдат
Хранят в ларцах посмертно их медали
И песни их пожизненно хранят.
Они с эстрад напористо не рвутся,
Их лучше слушать сердцем
В тишине.
Видать, мне так с войны и не вернуться,
Хоть я, пацан, и не был на войне.
Честь имею
Мы пели песни сокровенные
И были на ногу легки
Послевоенные военные,
Голодных лет выпускники.
Перед избранницей немея,
Воспринимая жизнь как есть,
Мы говорили: «Честь имею!»
И мы её имели, честь.
На суше – вместе, в море – вместе,
Рукопожатье – навсегда.
Понятий выше долга чести
Не признавали мы тогда.
Ты и сегодня, друг-приятель,
Послевоенный лейтенант,
Не респектабельный предатель,
Не лизоблюд, не спекулянт.
Когда нас хочет выкрик тонкий
Настичь и сбить на вираже,
Нам наплевать на эти гонки,
Мы это видели уже.
Вранью объятий не раскроем,
Ведь, как с трибуны не бряцай,
Герой останется героем
И полицаем полицай.
Людей хулить я не посмею,
Но передайте по рядам,
Я говорю вам: «Честь имею!»
И этой чести не предам.
Последняя вахта
Тамаре
Опустели причалы и гавани.
Только ветер крадётся молчком.
Началось одинокое плаванье
В штормовом океане людском.
За кормою широты, долготы
Замело февралём наяву.
Ты ушла за черту горизонта,
Я остался один на плаву.
Надеваю на вахту последнюю
Брюки чёрные, чёрный пиджак.
А за мной над эскадрой наследия
Поднят твой охранительный флаг.
Твой уход – и конец и начало.
Ожидание встречи старо.
В ту же гавань к тому же причалу
Бог мне даст на швартовку добро.
И тогда неразлучные, равные
Под прощальный салют кораблей
Мы уйдём в бесконечное плаванье
Поднебесным путём журавлей.
22.02.2009 г.
Лопухи
Изгнанные прочь из огорода,
По канавам
Толпами и в ряд
Лопухи – плебейская порода –
Преданно, как ратники, стоят.
Ради торжества тепличных граций,
Добрые,
Они обречены
На хвостах кобыльих красоваться
Да цепляться сдуру за штаны.
Для рассады квелой
Рыхлят грядки,
Дождь машинный сеют по жаре.
С лопухов ушастых взятки гладки –
Радостно торчат на пустыре.
А по ним, играя в полководца,
Мальчуган на прутике,
Упрям,
В бой летит
И палкой, как придётся,
Головы сшибает лопухам.
Даже в сказках издавна – слыхали? –
Чтоб вернуть в седло наверняка,
Врачевали бабки лопухами
Раны у Ивана-дурака.
Землю почитающие свято,
За чужие битые грехи,
Лопухи – отменные ребята!
Только очень жаль, что лопухи…
Первый вечер поэзии
Поэзия правила в парке,
Где звёзды расселись на кронах.
Ей хлопали долго и жарко
Гавроши в небесных погонах.
Войною лишённые дома,
Слезинки стыдились незваной.
Всю ночь им потом до подъёма
Всё снилась Ахматова Анна.
Качалась причёска богини
Над старым дешёвеньким платьем.
Несла она рифмы благие
Всем страждущим сёстрам и братьям.
Стихи не разбились о время,
Хоть их поносили синхронно
Былые носители премий,
Былые служители трона.
Она перед Богом предстала,
Её восхожденье завидно.
А где-то внизу – пьедесталы,
Которых и в лупу не видно.
Одних, как всегда, убивают,
Других, разлюбив, забывают.
А мне до сих пор, как ни странно,
Всё снится Ахматова Анна.
Баллада о спасенье
Леониду Васильевичу Старцеву,
Учителю
Я рос единственный, балованный,
И в доме бог,
И свет в окне.
Я во дворе блистать обновами
Привык на зависть детворе.
Внушала бабка:
– Глуп, не жил ишшо,
Зачнут просить, а ты пугни…
Меня спасали два училища
От умиления родни.
Учитель злился недозволенно,
С меня сбивая правдой спесь:
– Ты весь какой-то обезболенный,
Какой-то вываренный весь.
Чужая боль тебе не ведома.
Он бил язвительно весьма:
– Забыли люди Грибоедова,
Забыли «Горе от ума».
Потом, присев на стул забегано,
Мне –
Одному! –
Из первых уст
Всего «Евгения Онегина»
Читал он в лицах, наизусть.
Читал без позы, без парадности,
Без подвыванья и вранья.
И не сдержал он слёз от радости,
Когда всплакнул над Ленским я.
Он с убеждённостью запальчивой
Дымил махоркой, бел, как снег:
– Ты выздоравливаешь, мальчик мой,
В тебе не умер Человек!
И если мной в делах не добрано,
Слова учителя храня,
Ударьте правдой, люди добрые,
Спасите грешного меня!
Вещий ворон
Георгию Поротову
Языческий костёр
И бубна гул
Привиделись ему в древесном шуме.
Былинный ворон горестно сутул –
Нахохлишься за триста лет раздумий.
Он мудр,
Чугунный идол старины.
Он веки чуть прикрыл
И тяжко замер.
Глаза его загадочно черны,
Как тихие затворы скрытых камер.
Ему добычу красть бы у ворон,
На дымных свалках драться из-за корок,
Да жаль, что непростительно умён
И так несовременно горд и зорок.
А у ворон где падаль, там и дом.
Картавят, с ним, библейским, сходству рады.
Едят его, живого, поедом,
Умрёт –
Вдогонку каркнут от досады.
Не упускает ворон ничего,
Запомнит всё с пристрастьем молчаливым.
И горловое бульканье его,
Как лавы клокотанье
Перед взрывом.
Все боги смертны,
Краток их разгул.
И вечно только то, что человечно:
Языческий костёр,
И бубна гул,
И птичий перещёлк над летней речкой.
Былинный ворон пережил века,
Он знает цену взлётам и полётам.
Кощунственное золото зрачка
Насмешливо следит за вертолётом.
***
Пена стелется,
Пена стелется…
В клюзы лёд вковал якоря.
Бьёт в наушники треском и шелестом
Ночь на первое января.
Захлебнулась ветром и вальсами.
Бас ворвался:
– Налей полней…
Мы штормуем.
Мы ходим галсами,
Тяжко плюхая по волне.
Вьюги вопли несутся трубные.
Выбран верный курс – напролом.
Петухом с головой отрубленной
Бьётся лоция под столом.
Карта сорвана,
Циркуль в сторону,
Пляшет Виттом снег по воде.
Пьём заварку до горечи чёрную,
От бессонницы обалдев.
Чертыхаясь, воюем с качкою.
Оплошать нельзя неспроста:
Этак сбрякаешь всеми карачками,
Пломбы вылетят изо рта.
Вновь для нас, Нептуна помазанников,
Календарным датам назло
В праздник – будни, а в будни – праздники,
Видно, так уж нам повезло.
В эту ночь не до сна каютного.
По тревоге идём не зря.
Пожелайте нам ветра попутного
В ночь
на первое
января!
Эхо
Памяти Анны Герман
Пока зелёные кувалды
Вбивал нам в борт ледовый шторм,
И вой винтов глушил команды
И чей-то крик про рыбий корм,
Прорвав магнитных бурь напасти
И пеленгатора накал,
На грани счастья и несчастья
Тот голос в рубке возникал.
На пять минут зайдя к радистам
И расстегнув реглан в тепле,
Я становился самым чистым
И самым честным на земле.
Мы умолкали чин по чину.
Мы рвали в брызги лёд тугой,
На всё готовые мужчины
Во имя женщины такой.
А шторм ледовый бил по нервам
И напускал пургу на нас.
«Держать на голос Анны Герман!» –
Гремел в наушниках приказ.
На глыбы Арктика кололась.
Шли ледоколы на таран.
И поворачивал на голос
Судов полярный караван.
И были мы в пути едины,
И не меняли курс назад.
Теперь совсем иные льдины
Иной пробоиной грозят.
Но песня спетая не спета,
Жива сегодня, как вчера.
Она, как верность,
Как планета,
Висит на кончике добра.
В оркестре лет,
В струне гитарной
Осталось эхо навсегда.
И слышно до звезды Полярной:
«Гори, сияй, моя звезда».